Она слышала шум крови, пульсирующей в ее артериях, чувствовала, как холодный воздух воронкой внедряется в ее легкие. А еще — вдыхала запах влажной кожи, исходящий от туфельки, которую прижимала к себе. Когда теряешь зрение, начинаешь замечать то невидимое, на что раньше не обращала внимания; так происходит с луной: по-настоящему ее видишь лишь после того, как садится солнце.
Вцепившись в туфлю так, словно это был ее талисман, Джозефина заставила себя продолжить изучение темницы — а вдруг во мраке скрываются еще какие-нибудь признаки бывших узниц? Она представила себе пол, заваленный разбросанными вещами погибших женщин. Тут — часы, там — помада. «А найдут ли здесь в один прекрасный день что-нибудь, оставшееся от меня? — подумала Джозефина. — Останется ли от меня какой-нибудь след, или я буду одной из напрочь исчезнувших женщин, о последних часах которых никто никогда не узнает?»
Внезапно в стене обнаружилось углубление, и бетон сменился деревом. Джозефина остановилась.
«Я нашла дверь», — решила она.
Ручка поворачивалась легко, однако сдвинуть дверь с места Джозефине так и не удалось — засов закрыли с внешней стороны. Она начала кричать и барабанить кулаками по дереву, но дверь оказалась крепкой, и в результате своих ничтожных попыток Джозефина только расшибла руки. Обессилев, она навалилась спиной на дверь и сквозь биение собственного сердца услышала еще один звук, заставивший ее окаменеть от страха.
Рычание было низким и зловещим, и в темноте Джозефина не могла понять, откуда оно исходит. Она представила себе острые зубы и когти и вообразила, что эта тварь уже приближается к ней, изготавливаясь к прыжку. Затем откуда-то сверху до нее донеслись звяканье цепи и какой-то скребущий звук.
Джозефина посмотрела вверх и впервые заметила небольшой просвет — он был таким слабым, что поначалу Джозефина не поверила своим глазам, но все же продолжила наблюдать за белесым свечением. Свет становился все ярче — это сквозь малюсенькое, заколоченное досками вентиляционное окошко начали проникать первые рассветные лучи.
Когти принялись скрести по доскам — собака пыталась прорваться внутрь. Судя по рычанию, животное было огромным. «Я знаю, что он там, а он знает, что я здесь, — подумала Джозефина. — Он учуял мой страх и теперь хочет попробовать его на вкус». У нее никогда не было собаки, но она представляла, как в один прекрасный день заведет бигля или, скажем, шетландскую овчарку — какого-нибудь милого и доброго песика. А не зверюгу, караулящую ее у окошка. Зверюгу, которая, судя по рыку, способна в клочья разодрать ей глотку.
Собака залаяла. Джозефина услышала шорох автомобильных шин и звук заглушаемого двигателя.
Она окаменела. Ее сердце колотилось в груди тем сильнее, чем безумней становился лай. Ее взгляд резко устремился вверх, как только над головой заскрипели шаги.
Бросив туфлю, Джозефина удалилась от двери, насколько смогла, пока не уперлась спиной в бетонную стену. Она услышала, как отодвигают засов. Внутрь ворвался свет фонарика, и, когда мужчина начал подходить ближе, она отвернулась, ослепленная так, словно само солнце обожгло ей сетчатку.
Он просто стоял над ней, ничего не говоря. В бетонном помещении все звуки становились в несколько раз громче, и, пока он разглядывал свою узницу, Джозефина слышала его спокойное, медленное дыхание.
— Отпустите меня, — прошептала она. — Пожалуйста.
Он не произнес ни слова, и это молчание пугало Джозефину больше всего. До того момента, как она увидела, что мужчина держит в руке, и поняла: он приготовил для нее вещь гораздо более страшную, чем просто молчание.
А именно — нож.
— У вас еще есть время найти ее, — заявил судебный психолог доктор Цукер. — Если предположить, что убийца повторит прошлые опыты, он сделает с ней то же, что с Лорейн Эджертон и болотной жертвой. Он уже покалечил ее, чтобы ей трудно было сбежать или дать отпор. Скорее всего, он позволит ей прожить несколько дней, а может, и недель. Столько, сколько понадобится для соблюдения необходимых ритуалов, и только после этого убийца перейдет к следующей фазе.
— К следующей фазе? — переспросил детектив Трипп.
— К консервации. — Цукер указал на фотографии убитых, выложенные на столе заседаний. — Думаю, он припас ее для своей коллекции. В качестве нового сувенира. Единственный вопрос — это… — Психолог поднял глаза на Джейн. — Какой метод он применит для госпожи Пульчилло?
Поглядев на изображения убитых, Джейн обдумала все три жутких варианта. Быть выпотрошенной, просоленной и обернутой в бинты, как Лорейн Эджертон? Остаться без головы, после чего лицо и прочую кожу отслоят от черепа и усушат до кукольных размеров? Или оказаться в черной болотной воде, чтобы твоя смертельная агония навеки запечатлелась на кожистой маске лица?
А может, для Джозефины убийца разработал какой-то особый план, какую-то новую технику, с которой они еще не сталкивались?
В зале заседаний повисла тишина, и Джейн, оглядев сидевшую вокруг стола команду детективов, увидела лишь мрачные лица: все признавали страшную правду — время, отведенное жертве, очень скоро истечет. Там, где обычно сидел Барри Фрост, теперь стоял лишь свободный стул. Без него команда казалась неполной, и Джейн невольно поглядывала на дверь с надеждой: а вдруг он все-таки войдет и сядет на свое обычное место у стола?
— Поиски могут свестись к одной-единственной проблеме: насколько глубоко мы способны проникнуть в голову похитителя, — продолжал Цукер. — Нам нужно побольше узнать о Брэдли Роузе.